Она ехала в метро и читала «Справочник доброго модератора-убийцы», ее рыжие волосы торчали в разные стороны. Он ничего не читал, и от него пахло «Степаном Разиным». А может быть, даже «Бочкаревым». Он сказал, что она ему нравится, и огромные глазища отчаянно захлопали в ответ. Потом она закрыла книжку и заявила, что он маньяк и негодяй. И пригласила к себе домой.
Дома они долго пили чай с бубликами и разговаривали о тотемных животных и проблемах оккупации Средней Азии ежиками-мутантами, что приводит к истерии среди населения. Она показала ему, как может сидеть на стене и ходить по краю балкона, а он смутился и передумал приставать к ней. Или решил перенести на другое время. Потом она уложила его на диван, накрыла одеялом и всю ночь слушала похрапывание незнакомца, сидя на своей кровати и сверкая глазищами в ночь. Изредка она ерзала, не зная почему. А на следующее утро помыла пришельцу голову и отправила в мир. Так свершилось посвящение..
Он был патологоанатомом, а она испытывала синхрофазотрон и очень жалела, что ей не выдали белый халат, потому что в белом халате она могла бы сойти за другого патологоанатома, а это очень важная деталь. Она даже подумывала сменить профессию, потому что у патологоанатомов был скальпель и толстая книжка про соединительные ткани. Немного подумав, он подарил ей тапочки, зубную щетку и ключ от квартиры, где деньги лежат.
В пятницу тринадцатого она оказалась у него дома и сняла с него запрет на плотские утехи. Дождик шуршал и хныкал, завидуя, а она называла его чувырлой, обормотом и своим хорошим, заползая под мышку и прячась там, а наутро бодро отправилась испытывать заждавшийся синхрофазотрон. Порой она терялась и превращалась в ночное существо, но он всегда ее находил и откармливал жареными пельменями. А иногда даже давал чаю с коньяком. От этого она прыгала, как молодой сайгак, и чинила компьютер. Через несколько дней он принес ей крем от чесотки и розовую клизму, а она ему – два гаечных ключа. Оба остались очень довольны.
Она называла его чудищем и ужастиком, а он ее – лапой и милым ребенком. Иногда «милый ребенок» чертыхался и кидал в стену тарелки, а порой даже показывал язык висящему на стене портрету вождя, но потом стыдился собственных действий и исполнял щемящее душу соло на балалайке. В этом ей не было равных. Иногда они играли в доброго полицейского и злого полицейского, а еще – в богов. Он всегда мыл руки перед едой, а она переодевала у метро носки и тоже мыла руки. За компанию.
Он любил перевоплощаться, а потом немного зудеть. Ей нравилось, когда он зудел, и она шептала ему в ухо, что когда станет звездой, забронирует ему самое лучшее место в первом ряду. Однажды ночью, полюбив друг друга, они пропели гимн советского союза, а наутро она посвятила его в рыцари Ордена Потерянной Реликвии. Реликвией являлась часть ее туалета, потерянная в спешных сборах на испытания. Т.к. больше рыцарей в этом ордене не было, то он стал самым настоящим Магистром. Это большая честь, знаете ли. Когда его не было рядом, она посылала ему телепатические сигналы. От этого у нее на лбу появились 2 маленькие морщинки. Когда ее не было рядом, он улыбался, вспоминая о ней, и шокировал широкой улыбкой прохожих. Они позабросили все свои занятия и кидали шкурки от бананов в Неву, распевая рок-н-ролл. Он даже обещал сводить ее в ботанический сад, а она его – в центр управления космическими полетами. Они слушали музыкантов в переходах и бродили по кладбищу, а вечерами смотрели друг другу в глаза или читали журнал «Ружье».
Когда они прекращали разговаривать, он слушал, как она дышит, а она – как бьется его сердце. У нее были холодненькие ножки и огромные зрачки, и он хотел ее вылечить. У него была большая спина, и она любила шлепать по ней голыми ступнями, чувствуя себя мастером массажа. А еще – ела активированный уголь из его аптечки.
… Когда они расстались, в небе грянул салют. Он ни к чему не приурочивался – просто техники решили устроить себе праздник. Огоньки отражались в ее глазищах, а отблески салюта играли на его мужественном лице. Они больше не разговаривали, ведь свобода – это так важно… А на следующее утро она пошла испытывать синхрофазотрон, и ей, наконец, выдали белый халат. Даже целых два…
Дома они долго пили чай с бубликами и разговаривали о тотемных животных и проблемах оккупации Средней Азии ежиками-мутантами, что приводит к истерии среди населения. Она показала ему, как может сидеть на стене и ходить по краю балкона, а он смутился и передумал приставать к ней. Или решил перенести на другое время. Потом она уложила его на диван, накрыла одеялом и всю ночь слушала похрапывание незнакомца, сидя на своей кровати и сверкая глазищами в ночь. Изредка она ерзала, не зная почему. А на следующее утро помыла пришельцу голову и отправила в мир. Так свершилось посвящение..
Он был патологоанатомом, а она испытывала синхрофазотрон и очень жалела, что ей не выдали белый халат, потому что в белом халате она могла бы сойти за другого патологоанатома, а это очень важная деталь. Она даже подумывала сменить профессию, потому что у патологоанатомов был скальпель и толстая книжка про соединительные ткани. Немного подумав, он подарил ей тапочки, зубную щетку и ключ от квартиры, где деньги лежат.
В пятницу тринадцатого она оказалась у него дома и сняла с него запрет на плотские утехи. Дождик шуршал и хныкал, завидуя, а она называла его чувырлой, обормотом и своим хорошим, заползая под мышку и прячась там, а наутро бодро отправилась испытывать заждавшийся синхрофазотрон. Порой она терялась и превращалась в ночное существо, но он всегда ее находил и откармливал жареными пельменями. А иногда даже давал чаю с коньяком. От этого она прыгала, как молодой сайгак, и чинила компьютер. Через несколько дней он принес ей крем от чесотки и розовую клизму, а она ему – два гаечных ключа. Оба остались очень довольны.
Она называла его чудищем и ужастиком, а он ее – лапой и милым ребенком. Иногда «милый ребенок» чертыхался и кидал в стену тарелки, а порой даже показывал язык висящему на стене портрету вождя, но потом стыдился собственных действий и исполнял щемящее душу соло на балалайке. В этом ей не было равных. Иногда они играли в доброго полицейского и злого полицейского, а еще – в богов. Он всегда мыл руки перед едой, а она переодевала у метро носки и тоже мыла руки. За компанию.
Он любил перевоплощаться, а потом немного зудеть. Ей нравилось, когда он зудел, и она шептала ему в ухо, что когда станет звездой, забронирует ему самое лучшее место в первом ряду. Однажды ночью, полюбив друг друга, они пропели гимн советского союза, а наутро она посвятила его в рыцари Ордена Потерянной Реликвии. Реликвией являлась часть ее туалета, потерянная в спешных сборах на испытания. Т.к. больше рыцарей в этом ордене не было, то он стал самым настоящим Магистром. Это большая честь, знаете ли. Когда его не было рядом, она посылала ему телепатические сигналы. От этого у нее на лбу появились 2 маленькие морщинки. Когда ее не было рядом, он улыбался, вспоминая о ней, и шокировал широкой улыбкой прохожих. Они позабросили все свои занятия и кидали шкурки от бананов в Неву, распевая рок-н-ролл. Он даже обещал сводить ее в ботанический сад, а она его – в центр управления космическими полетами. Они слушали музыкантов в переходах и бродили по кладбищу, а вечерами смотрели друг другу в глаза или читали журнал «Ружье».
Когда они прекращали разговаривать, он слушал, как она дышит, а она – как бьется его сердце. У нее были холодненькие ножки и огромные зрачки, и он хотел ее вылечить. У него была большая спина, и она любила шлепать по ней голыми ступнями, чувствуя себя мастером массажа. А еще – ела активированный уголь из его аптечки.
… Когда они расстались, в небе грянул салют. Он ни к чему не приурочивался – просто техники решили устроить себе праздник. Огоньки отражались в ее глазищах, а отблески салюта играли на его мужественном лице. Они больше не разговаривали, ведь свобода – это так важно… А на следующее утро она пошла испытывать синхрофазотрон, и ей, наконец, выдали белый халат. Даже целых два…